Не стану отрицать – бывали и моменты слабости. Но мысли о том, чтобы ввести дозу и все прекратить, я гнал от себя подальше. Я должен быть сильным! Надо пережить это все: и судороги, и понос, и рвоту, и боль, и жар, и озноб.
Вторая ночь длилась вечно. Часы, похоже, вращали стрелки назад. Тьма окутывала меня все сильнее, и сквозь нее не могли пробиться даже тоненькие ранние лучики солнца. Это был ужас.
Но у меня было и секретное оружие – Боб.
В какой-то момент я попытался застыть, замереть, вел себя тихо, насколько это было возможно. Я хотел закрыться от всего мира, как вдруг почувствовал, что Боб дерет мою ногу когтями – это было больно!
– Что ты делаешь?!
Я так заорал, что он даже подпрыгнул.
А меня мгновенно охватило чувство вины. Ведь Боб, видя, что я лежу такой вот бездвижный, решил проверить, не умер ли я, – он просто боялся за мою жизнь!
И вот наконец – хилый, слабенький серый свет пробился в окошко. Утро пришло. Я вытащил себя из постели. Было почти восемь утра. Моя клиника работает с девяти. Ждать было дальше уже нельзя.
Попасть в это время суток на автобус из Тоттенхэма до Кэмдена – всегда подвиг. Сегодня это был подвиг втройне. Народ косился на меня, как на душевнобольного. Вероятно, я выглядел более чем отвратно. Но мне было все равно. Все, что мне нужно было, – добраться до клиники.
Я прибыл около девяти, но приемная была уже наполовину забита народом. Парочка ожидающих выглядела точь-в-точь, как и я. Тоже, наверное, переживали свои «сорок восемь часов».
– Привет, Джеймс! Ну что, как себя чувствуем? – спросил наконец врач-консультант, входя в кабинет.
– Да как-то не очень.
– Но ты – молодец! Ты продержался два дня. Это отлично. Это огромный, великий шаг, Джеймс, – сказал он.
Он осмотрел меня, попросил сдать анализ, затем дал мне таблетку субутекса и выписал новый рецепт.
– Все по плану, парень, – улыбнулся мой врач. – Худшее уже позади. Теперь будет только лучше – до тех пор, пока болезнь не уйдет совсем.
К тому времени, когда я добрался до дома, я чувствовал себя полностью обновленным. Мир казался ярче и симпатичнее. Я видел, я слышал, я чувствовал ароматы гораздо четче. Цвета стали ярче. Звуки яснее. Странно, но теперь я действительно ощущал себя более «живым», чем когда-либо!
По дороге я прикупил Бобу пару пакетиков «Шеба» с какими-то новыми вкусами. Еще я купил ему мышку-игрушку.
Придя домой, я его просто затискал.
– Мы победили, дружище! – повторял я. – Мы победили.
Это было колоссальное чувство – я смог! Следующие несколько дней я словно бы возрождался для новой жизни: менялось все – и здоровье мое, и жизнь. Как будто кто-то отдернул занавески, и в мою жизнь полился яркий солнечный свет.
И я даже знал, кто был этот «кто-то». Конечно, мой удивительный кот Боб.
То, что мы с Бобом вместе прошли через весь этот ужас, сплотило нас еще больше. Несколько последующих дней Боб ходил за мной как приклеенный, следил, как медбрат, не случилось бы со мной чего-нибудь снова.
Но теперь все. Опасность уже миновала.
Я отпраздновал свою победу генеральной уборкой. Мы с Бобом удлинили себе рабочий день и в итоге купили немного краски, пару диванных подушек и эстампы на стену.
В комиссионном мебельном магазине в Тоттенхэме я купил чудесный диван. Старый совсем уж пришел в негодность, и не в последнюю очередь потому, что Боб обожал драть об него когти. С появлением у нас новой мебели Боб получил строжайший запрет ее портить.
Я уже готовился к следующему Рождеству – я и Боб, милейшая такая компания, но все вышло не так, как я ожидал.
В начале ноября 2008 года я получил письмо, доставленное авиапочтой из Тасмании, австралийского штата.
Это было письмо от мамы.
...Дорогой Джеймс!
Как ты? Я так давно о тебе ничего не слышала. Я переехала в новый дом, теперь живу в Тасмании, мне нравится. Это маленькая ферма в самой глуши, рядом река, города – далеко. Если я заплачу за билет до Австралии и обратно – может быть, ты приехал бы меня навестить? Остался бы на рождественские каникулы. Или в Мельбурн, может быть, съездишь, повидаешься с крестными. Вы всегда так здорово ладили.
Дай мне знать.
Я люблю тебя.
В прошлом я бы вышвырнул это письмо в помойку. Я был слишком горд и упрям, чтобы принять помощь близких. Но теперь-то я изменился. Я решил обдумать мамино предложение.
Принять решение оказалось непросто. Тысячи «за» и «против».
Самое большое «за» – это, конечно, увидеть маму. Мы и ругались в свое время, и мирились, но все-таки мне ее не хватало.
Я никогда не говорил ей правду о том, что со мной случилось. В последний раз, когда она была в Лондоне, я преподнес ей короб отборной лжи.
– У меня своя группа, мам, – сказал я, – прямо сейчас я к тебе не поеду, мы развиваемся и скоро выбьемся в люди.
Не мог я сказать ей, что сплю где попало, подсел на героин и прожигаю свою жизнь.
Целыми месяцами я не давал о себе знать. И это все тоже от героина – тебе становится наплевать на всех, кроме себя самого. Поездка к маме в Австралию помогла бы наладить нормальные отношения.
Кроме того, я бы с удовольствием погрелся на солнышке – давненько я не валялся на пляже. Вот только что с Бобом? Кто присмотрит за ним? Будет ли он ждать меня? И как я сам перенесу разлуку с моим добрым другом?
Я пошел к Бэлль.
– Послушай, меня тут мама пригласила на Рождество. В Австралию. Мне хочется съездить, но не знаю, что делать с Бобом, – пожаловался я.